Прокопьев часто вспоминал Летнюю дорожную математическую школу, так как все дни, проведённые им там, были наполнены интересными и весьма колоритными, хотя и не всегда приятными событиями. Многое в ЛМШ-74 напоминало ему ту самую ЛДМШ-73. Например, фраза Соболева о Веселове: «Ну, и нахал!». А Соболев тем временем продолжал думать о Витьке. От Веселова ведь не знаешь, чего и ожидать!

На следующий день были первые занятия. Все дети с интересом разглядывали класс, в котором им предстояло заниматься почти месяц, и рылись в стоящих вдоль стен трёх старых шкафах, вытаскивая из них на свет божий баночки с высохшей гуашью, альбомы для рисования, кисточки, гербарии бабочек и многое что ещё. Рябинин Слава нашёл трёхлетней давности дневник какого-то мальчика из этого интерната и оглашал учительские замечания, написанные там чуть ли ни на каждой странице. Когда ему попадалось что-то особо интересное, он громко и заливисто смеялся, затем трогал за плечо сидящую на подоконнике Трофимову Марину, читал ей смешную запись из найденного дневника и снова смеялся, но уже вместе с Мариной.

Марине нравился этот смешной мальчишка, умеющий смеяться так необычно и заразительно. Обязательно буду с ним танцевать завтра, решила она, вспомнив, что именно на завтра директором были обещаны первые в ЛМШ-74 танцы. А танцевать Трофимова любила. Во Всеволожске, откуда она приехала, Марина ходила на танцы уже почти год. В свои четырнадцать лет она выглядела девушкой лет семнадцати-восемнадцати, поэтому на танцы в ДК вредные тётки-контроллеры её пускали, как правило, без проблем, а в зале на танец приглашали совсем взрослые парни, а однажды даже какой-то невесть откуда там взявшийся дядька в костюме и галстуке.

А ещё девочке в Рябинине нравилась его манера класть руку ей на плечо, если Марина сидела к Славе спиной. Ощущения были чем-то похожи на то, что она чувствовала, танцуя медленные танцы с парнями. Как же она любила эти волнующие и томящие душу танцы!

Вдруг Марина увидела со стороны улицы, совсем рядом с подоконником, взлохмаченную голову Сухарёва Юрки — мальчишки из их отряда, который влезал в окно. Трофимова от такого зрелища чуть ни свалилась. Она испуганно соскочила с подоконника, продолжая таращить глаза на лопоухую Юркину голову, которая уже просунулась в класс.

Вскоре уже весь мальчишка был внутри помещения. С видом героя он стоял у окна, с явным удовольствием ловя на себе восхищённые взгляды мальчишек и девчонок.

— Ты что, — ошарашено спросила его Марина, — снизу сюда влез?!

— Нет, я из соседнего класса по карнизу пришёл, по стене…

— Нормально! — сказал Веселов, пожалев, что не догадался раньше до этого сам. Витю успокаивало лишь то, что на здании имелись три водосточные трубы, на которых можно было показать не меньший «класс». И он обязательно его покажет!

Перемена кончилась, и в класс вошли преподаватели — Константин Романович и Тамара Викторовна. Загорская встала к окну, подставив обнажённые руки жаркому июльскому солнышку, которому сегодня не мешало ни одно облачко, а Соболев продолжил свой прерванный переменой рассказа об операциях над множествами.

Сухарёву было не спокойно. Конечно, он — герой дня, но Юрка не знал, известно ли о его «подвиге» преподавателям. И это напрочь лишало его покоя, не давая возможности понять хоть что-то из того, о чём бубнил у доски Соболев. Юрка, конечно, Тамары Викторовны не боялся, с первого дня почему-то решив, что она «своя в доску», но перед Соболевым откровенно трусил, полагая, что Константин Романович ему спуску не даст. Сухарёв наморщил лоб в тщетных попытках понять рассказ Романыча…

Вечером следующего, тоже учебного, дня были танцы. Для их осуществления ученикам ЛМШ-74 пришлось немало потрудиться, вытаскивая из телевизионной комнаты наваленные там стулья и налаживая старенький проигрыватель. Оказалось, что в гнезде для предохранителя не было не только его самого, но и корпуса, в который он вставляется. Народ, было, приуныл, но Витька Веселов, как фокусник, вынул из кармана какую-то чёрную штуковину и ловко вставил её в гнездо, после чего индикатор проигрывателя весело засветился зелёным цветом. Возможно, перед этим Веселов сам и вытащил эту штуковину из проигрывателя.

Наконец, всё было готово, и из динамика раздались первые звуки «Вербы». Поначалу все — и дети, и преподаватели, пришедшие сюда в полном составе, — стояли вдоль стен: девочки, перешёптываясь и хихикая, смотрели на мальчиков, а те оценивающе рассматривали девчонок, медленно переводя взгляд с одной на другую, — все выбирали себе будущих партнёров и партнёрш. Обсуждались высота, толщина девочек и длина волос мальчиков (особо ценились те, у кого они были длиннее), длина юбок (здесь в почёте были те, у кого ноги видны целиком, от пяток до того места, которое обычно не называют), а также целый ряд анатомических особенностей.

Соболев, назначенный Баровым ответственным за танцы, снял пластинку с напрасно прозвучавшей «Вербой» — все по-прежнему стояли вдоль стен — и поставил всегда безотказно действующий в начале танцев маленький диск «Биттлз» с песней «Любовь купить нельзя». Сработало: на середину вышли несколько мальчиков, затем к ним присоединился Прокопьев, и вскоре уже почти все собравшиеся в телевизионной комнате стучали каблуками об пол.

Быстрая «Любовь купить нельзя» сменилась медленным «Серебряным молотком», и вот уже Трофимова Марина идёт приглашать на танец Рябинина Славика.

— Разрешите вас пригласить, — улыбнулась она мальчику.

Тот сначала немного обалдел, но тут же протянул руку и повёл Марину в середину комнаты.

Затем сам Славик пригласил на танец Марину, потом — вновь она, затем — опять Славик. Танцевал Славик, конечно так себе, но Марина на это не очень обращала внимание. После четвёртого танца она полувопросительно произнесла:

— Пошли погуляем.

Рябинин посмотрел на часы — было лишь половина десятого, до отбоя оставался целый час, и формальных причин отказаться от прогулки у Славика не было.

— Пошли, — без особого энтузиазма ответил он. — Только куда?

— Да тут где-нибудь, рядом… — Марина чуть сморщила носик. — Если не хочешь — не надо, — добавила она, стараясь говорить равнодушно, но это у неё не получилось, и голос девочки дрогнул.

— Я хочу, — поспешно ответил Слава, хотя ему не очень-то хотелось выходить из телевизионки и идти на улицу, где полно кусачих комаров.

Слава с Мариной направились к кинотеатру, расположенному в близлежащем посёлке. Славик вдруг подумал о том, что уходить так далеко от лагеря не разрешается. Если об этом узнают преподаватели, то, конечно, поругают для вида, но не очень. А вот если дойдёт до его мамы с папой… Этого Рябинин невероятно боялся.

— А нам не попадёт? — спросил он у Марины.

— Пустяки, — ответила девочка и взяла Славика за руку. Тот покорно вложил свою тонкую ладонь в её сильную тёплую руку и покорно поплёлся дальше.

Рябинин не знал, о чём говорить. Он вообще не умел вести себя с девочками в таких ситуациях. Ему было намного легче просто дружить с ними, весело смеясь, беззаботно хлопая по плечу и даже щекоча. А так, как сейчас… Нет, это Славе не нравилось. К тому же, они шли по какой-то заброшенной дороге, где за каждым столбом Рябинину мерещились бандиты и даже покойники.

— Расскажи что-нибудь, попросила его Марина так ласково и нежно, что, казалось, от таких слов может растаять даже сердце каменной стати лося, являвшегося своеобразным «гербом» города Выборга.

— Я не знаю, — равнодушно отозвался Рябинин. Честно говоря, Марина ему уже начала надоедать, но он не знал, как бы поделикатнее закончить эту вынужденную прогулку по посёлку.

— Ты же весёлый, — сказала Марина. — Расскажи что-нибудь смешное… Ну, что ты всё молчишь?! — недовольно воскликнула она.

— Анекдот? — посмотрел на неё вопросительно Слава.

— Нет, анекдот не надо. — Девочка отпустила руку Славика к превеликому его удовольствию. — Пошли назад.

— Ага, пошли! — обрадовался Рябинин. — Нас, наверное, уже хватились в интернате. Вон уже — пять минут одиннадцатого! И холодно что-то стало. Дождь, что ли, собирается?

— Да помолчи ты! — раздражённо оборвала его Трофимова.

Они опять пошли молча. Марина шла частыми шагами и так быстро, что Слава едва поспевал за ней. Он не успевал отмахиваться от комаров, которые, как ему казалось, жалили только его, словно не замечая шагавшей рядом девочки.

Неожиданно впереди показались две человеческие фигуры. У Рябинина тревожно ёкнуло сердце. Я так и знал, вот дурак, зачем только пошёл сюда, подумал он и на всякий случай увеличил интервал между собой и идущей впереди девчонкой. Когда люди — это оказались два парня лет восемнадцати — поравнялись с Мариной, один из них хлопнул её пониже спины и смачно произнёс:

— А ничего!

Второй парень грубо схватил Трофимову за руку. Славик от страха остановился. Его сердце билось так сильно, что, казалось, сейчас выпрыгнет из пятки, куда переместилось, как только на дороге показались эти двое.

— Отпусти, — спокойно сказала Марина парню, державшему её за руку, и смело взглянула ему в глаза.

В ответ тот грязно выругался и схватил девчонку второй рукой. Подошёл другой парень и взял Марину за подбородок. В ответ Трофимова размахнулась и влепила ему пощёчину. Тот, никак не ожидая такого поворота событий, застыл и ошарашено смотрел то на девочку, то на своего товарища.

Убежать, что ли, пока меня не заметили, подумал Славик. Но он ошибся — парни его заметили и поманили пальцем. Рябинин, дрожа от страха, подошёл и остановился в двух шагах от парня, державшего за плечо Трофимову.

— Это твоя, что ли, сосунок? — спросил он и сплюнул. Плевок попал прямо на рубашку Славика.

— Нет, — едва слышно отозвался Рябинин и размазал слюну рукавом.

— А не твоя, так топай дальше, пока я тебя не…  — Дальше парень, использовав несколько не очень литературных слов, коротко, но ёмко объяснил, что сделает с Рябининым.

Славик, стараясь не смотреть на Марину, сначала медленно, а затем, всё убыстряя шаг, двинулся по дороге. Отойдя на безопасное расстояние, обернулся и, увидев, как Марина извивается в руках парней, побежал к лагерю.

Когда Слава скрылся за поворотом, парни неожиданно отпустили девочку.

— Беги, догоняй своего сосунка, — сказал тот, которому она дала пощёчину. — Нашла, с кем гулять, — добавил он презрительно и сплюнул в сторону.

Парни, качаясь, двинулись своим путём, а Марина, сдерживавшая до сих пор подступающие слёзы, оправила платье и громко, навзрыд заплакала. Медленно, словно во сне, побрела она к интернату.

Когда танцы закончились, Акимчук, не зная чем заняться в оставшиеся до отбоя тридцать минут, вышел на улицу и уселся на скамейку возле входа в спальный корпус. Закинув ногу на ногу, он принялся задумчиво разглядывать протирающиеся на коленках джинсы. Пятеро весёлых парней смотрели с его футболки, в которой он всегда ходил на танцы у себя в Луге, а Серёжке было совсем не весело. Конечно, в Летней школе оказалось действительно не так уж и плохо, думал он. И танцы здесь хорошие… Правда, жаль только, что голубоглазая девчонка из четвёртого отряда не обращает на него внимания, как он ни старается, и сегодня танцевала только с Рябининым. А потом и вообще куда-то исчезла. И Славка с ней… Бред какой-то! Просто случайность, уговаривал себя Серёжа, ей надоело танцевать, а Рябинин и танцевать-то не любит…

Акимчук достал сигарету и, пряча её в кулаке, чтобы не заметили огонька, стал курить с какой-то неимоверной жадностью. Да ну, плевать, продолжал он успокаивать себя. Славке никто из девчонок не нравился и никогда не понравится, размышлял он. Да и не обращают на него внимания лужские девочки. С ним ведь просто не интересно, хоть он и смеётся громче всех. И чего эта голубоглазая нашла в нём? Надо будет хоть имя её узнать…

Тут Акимчук увидел бежавшего к спальному корпусу Рябинина. Вот сейчас у него и спрошу, как звать голубоглазую, решил Сергей.

— Слышь, — сказал он приблизившемуся Славику, как зовут ту, с которой ты танцевал?

— Не знаю, — еле переводя дыхание, ответил дрожащим голосом Рябинин.

Только сейчас Акимчук обратил внимание на необычный вид Славки: с полуоткрытым ртом, измазанный то ли слезами, то ли соплями, весь трясущийся, с застывшим в глазах испугом, Рябинин производил весьма неприятное впечатление. — Ты что, на дороге крокодила с атомной бомбой встретил? — спросил Серёжка. — На какой дороге? Ты что? Не был я ни на какой дороге, — испуганно пробормотал Рябинин и исчез в дверях интерната. Что это с ним, удивился Акимчук. Псих какой-то! Заучился, наверное, со своим французским. Он хотел закурить следующую сигарету, но тут из-за угла корпуса появилась та самая девчонка, о которой он только что размышлял. Серёжка уже собрался было подойти к ней и со свойственной ему непринуждённостью познакомиться: узнать, как зовут, с какого отряда, а самое главное — не хочет ли она на следующих танцах потанцевать с ним. Но, когда девочка подошла ближе, Акимчук заметил, что плечи её трясутся, и решил отложить знакомство до следующего раза. Плачет, наверное, уже по дому соскучилась, подумал Серёжка. Все они, девчонки, такие…

Но вдруг его как током ударило: он подумал, а не связаны ли эти два факта — испуганный Рябинин и заплаканная голубоглазая девочка. А вдруг… Но дальнейшим умозаключениям помешал резкий звонок, известивший об отбое в ЛМШ. Серёжка поднялся со скамейки, машинально выкинул так и не докуренную сигарету, чего даже не заметил, и стал подниматься по ступенькам, ведущим к двери спального корпуса.

Утром в Летней школе были вторая зарядка и первый «бунт». Когда через десять минут после подъёма в палату восьмиклассников зашёл Виктор Адольфович Келлер — преподаватель пятого отряда, который в тот день был дежурным, — там все спали, как убитые.

— По-одъё-ом, — растягивая гласные, произнёс он своим чуть хриплым голосом.

Никто даже не шевельнулся. По-прежнему раздавалось дружное сопение, а в углу кто-то даже храпел. Келлер подошёл к крайней кровати и сдёрнул одеяло со спящего на ней черноволосого мальчика. Тот пробормотал что-то сквозь сон и принялся шарить руками в поисках пропавшего одеяла.

— Встава-ай, — Келлер слегка похлопал мальчика по плечу.

— Иди ты, — буркнул тот сквозь сон и, наконец-таки найдя край одеяла, снова натянул его на себя, укрывшись им с головой.

Вот гаврики, подумал Келлер, наверное, всю ночь анекдоты травили. Ну, ничего! Сейчас я им покажу! Он пошёл в умывальную комнату и через полминуты вернулся оттуда с литровой банкой воды.

С помощью «гидроподъёма» дело пошло явно быстрее, и через несколько минут восьмиклассники, ужасно заспанные и столь же ужасно недовольные, уже лениво бежали на стадион, ёжась от утренней прохлады. Правда, смотрящему на них из окна Виктору Адольфовичу казалось, что их передвижение напоминает скорее похоронную процессию, чем бег, но это уже были детали. Главное - ему удалось-таки их поднять!

Всю зарядку Акимчук только и ждал её окончания, чтобы проговорить с Рябининым и проверить мелькнувшую у него вчера догадку. Поэтому, как только зарядка кончилась, Сергей нагнал плетущегося Славика и, повернув его к себе лицом, резко спросил:

— Это ты вчера её обидел?

— Нет-нет, что ты, — пробормотал Рябинин, стараясь не смотреть в глаза Серёжке.

Я ведь действительно её не обижал, успокаивал себя Слава. Что я мог сделать? Их было двое, да ещё такие здоровые. Что толку, если бы я вступился? Получил бы как следует, а то и нож всадили бы. Сама она меня туда потащила, я не собирался никуда идти. Да и кто она вообще мне? Никто. Ничего на самом деле и не случилось-то…

— А чего она вчера ревела? — подозрительно спросил Акимчук.

— Откуда я знаю…, — ответил Рябинин, подумав, что влип, и теперь необходимо придумать что-то правдоподобное. — Я вчера гулял там… Гляжу, она бежит и плачет. Там ещё какие-то двое парней были. Может, они?

— Что за парни? С какого отряда?

— Да они, по-моему, местные, не из ЛМШ, — пробормотал Славик.

Больше всего Рябинин боялся покраснеть, что с ним уже не раз случалось в самые неподходящие моменты. В шестом классе, например, он, найдя в лесу спрятанные кем-то несколько порнографических открыток, принёс их домой и положил между страниц библиотечной книжки. Мама зачем-то взяла книгу, из неё вывались карточки с изображениями голых девиц в различных позах. Славик тогда попытался соврать, сказав, что книгу он ещё не раскрывал и ничего не видел, но густо покраснел, и мама всё сразу поняла. Правда, совсем незадолго до отъезда в ЛМШ Рябинину удалось весьма убедительно, ничуть не покраснев, соврать отцу, который поинтересовался, откуда у сына столько заграничных переводных картинок. И теперь он боялся, что покрасневшее лицо выдаст его.

Хотя опасения Рябинина и были напрасны — он действительно ни капельки не покраснел, — Акимчук догадался, что Славик врёт. Серёжка взял его за ворот рубашки и угрожающе произнёс:

— Если ты мне сейчас не скажешь…

- Ладно-ладно… чего ты? Скажу…, отпусти…

— Ну? — Акимчук продолжал держать Рябинина.

— Мы с ней пошли гулять, а к ней пристали те парни и…

— Что? — угрожающе спросил Акимчук.

— Ну…, приставали, — чуть слышно произнёс Славик. — Да пусти ты, задушишь!

Акимчук отпустил Рябинина и спросил:

— А ты, с…, стоял и смотрел? Или дал дёру, да?

— Да нет, всё было не так! — Славик несколько воспрянул. — Вернее, так, но…

Серёжка не дал ему договорить. Сильным ударом в зубы он чуть не сбил с ног Рябинина, а затем, плюнув ему в скривившуюся физиономию, стал выбираться вверх по склону.

На утренней линейке Акимчук наконец-таки узнал, что голубоглазую девочку зовут Мариной. Какое красивое имя, подумал он. И сама она красивая, только немножко грустная, но это понятно, почему. Он задумался и не заметил, что стоит уже боком к строю и, не отводя глаз, смотрит на Марину.

— Ишь как загляделся, — сказал Прокопьев стоящему рядом с ним Рушину.

— А кто это? — спросил тот и подвигал челюстью.

— Из моего отряда Акимчук.

— Как он? Ничего? — поинтересовался Рушин.

— Вроде, не дуб, но в ЛМШ он случайно. Сразу видно, что математика его не интересует.

— Сам набирал детей, — несколько ехидно заметил Рушин.

— Сам-то сам, но откуда знать, кто есть кто на самом деле, — с небольшой досадой в голосе ответил Прокопьев на лёгкий упрёк коллеги.

— Тоже верно, — пробормотал Рушин и почесал бороду.

С набором детей в Летнюю школу было не легко. Прокопьев занимался этим впервые, а до него вообще никто серьёзно не относился к этому делу. Просто по результатам районных математических олимпиад рассылали приглашения школьникам в ЛМШ — вот и всё. И если случалось так, что способный мальчишка или девчонка неудачно выступали на олимпиаде, путь в Летнюю школу был им уже заказан. Старые их заслуги никто не помнил, записаны они нигде не были. В том числе и поэтому составы предыдущих школ были слабыми — ведь приезжавшие в ЛМШ дети были почти все новенькими, а второй раз в Летнюю школу попадало от силы человек десять.

Прокопьев по рекомендации одного из членов Совета по вопросам среднего образования при декане мат-меха ЛГУ решил поставить набор в летнюю школу, так сказать, на научную основу. Он завёл на отличившихся в математике школьников Ленинградской области специальные карточки, в которых указывались все необходимые сведения: фамилия, имя, отчество, адрес, школа, результаты участия в олимпиадах и т. п. Но поскольку его предшественник завуч ЛМШ-74 Серов Алексей Владимирович «наследства» Прокопьеву не оставил, набор в эту Летнюю школу ещё не мог быть удовлетворительным. Зато уж, начиная с ЛМШ-75, надеялся Пётр Степанович, в этом отношении всё будет на высоте.