Делать ли в тот день в ЛДМШ танцы, обсуждалось долго и мучительно. В результате весьма эмоциональных споров преподаватели Летней дорожной математической школы пришли к выводу, что устраивать «пляски» всё же не стоит — сказался всё тот же страх перед приходом местных. Об этом решении педсовета завуч школы сообщил детям на утренней линейке, после чего скопление полуспящих учеников, лениво протирающих глаза, мгновенно превратилось в локомотив с мощнейшим гудком. Ведь дети так хотели этих самых «плясок», так их ждали!

Но танцы всё-таки состоялись. Правда, возникли они не по решению педсовета, а стихийно. Когда в половине девятого вечера Прокопьев с Гайдманом зашли от нечего делать в радиоузел лагеря, там сидели два мальчика и проигрывали по трансляции пластинки типа «А девчонка-то красавица, на свиданья не показывается...»

— А любовь-то есть, оказывается...,— начал подпевать Пётр.

Но его молодой друг был настроен менее лирично. Игорь нахмурился, прижмурился и возмущённо выдал:

— Что за чушь!? Есть тут что-нибудь нормальное?

— Вот, — один из мальчиков протянул Гайдману пластинку Валерия Ободзинского.

— Ободзинский..., — то ли разочарованно, то ли изумлённо произнёс Игорь. — А кто это такой?

Мальчики тут же поставили пластинку на проигрыватель.

— Чушь какая-то, — вынес вердикт Гайдман, послушав начало сначала первой, потом второй песни диска.

Порывшись в куче пластинок, среди которых добрая половина была с пионерскими и революционными песнями, Игорь извлёк небольшую пластиночку в порванном конверте. Пётр заглянул через плечо друга и прочитал надпись на ней: «Вокально-инструментальный ансамбль. Любовь купить нельзя».

— Как здорово! - восхищённо сказал он.

— Это вполне ничего, — солидно заявил Гайдман и поставил пластинку на проигрыватель, велев мальчишкам сделать погромче звук, а сам вышел на улицу послушать, как работает динамик-колокольчик.

С удивлением Игорь заметил, что на веранде танцуют дети — как ученики ЛДМШ, так и местные. Танцы начались...

Часа через полтора в радиоузел, где музыка, благодаря стоящему там усилителю с двумя колонками, была столь громкой, что не слышно было даже собственного голоса, заглянули две девочки и поманили Игоря пальцем. Он сделал удивлённое лицо, но вышел. Когда дверь радиоузла закрылась, девочки, на вид — шестиклассницы, подхватили Гайдмана под руки и, заявив: «Мы хотим с вами танцевать», потащили его на веранду. Гайдман упирался, но лишь слегка, для виду — ему было очень приятно, что две симпатичные девочки специально пришли за ним, а теперь ведут его на танцы, взяв с обеих сторон за руки. Правда, лучше бы это были те восьмиклассницы, — с некоторым сожалением подумал он.

Со своими прекрасными похитительницами Игорь танцевал строго поочерёдно: то с одной девочкой, то с другой. А когда был последний танец, его наконец-таки пригласила восьмиклассница. Но какая! Очень высокая — на полголовы выше Гайдмана, косоглазая, с широким и плоским лицом, сплошь покрытым веснушками, она явно принадлежала к той группе девочек, которых Игорь привык называть крокодилами. Еле дождавшись окончания этого мучительного танца, он бросился вон с веранды, так как из колокольчика раздался голос: «Последний танец. Приглашают девочки». Но не тут-то было! Его подхватили какие-то девчонки, и он вновь оказался на переполненной веранде, ставшей танцевальным залом для юных дорожных математиков.

Чёрт побери, — думал он, рассматривая плотно прижавшуюся к нему партнёршу, — такая симпатичная хорошенькая девчонка, а я под такую музыку танцевать не умею...

* * *

После отбоя Прокопьев с Гайдманом, приглашённые Соловьёвым, отправились в библиотеку, где по ночам работал бар под названием «У Маши». Столь интересному названию он был обязан барменше Марии Александровне — преподавательнице восьмого класса. Но бар гостям не понравился, чувствовали они себя там не очень уютно, а Володя вновь бросил своих гостей и куда-то пропал. Поэтому друзья решили посмотреть, спят ли семиклассники. Удивительно, но многие дети действительно спали! Лишь шестеро бодрствовали. Они очень обрадовались приходу Петра с Игорем и стали умалять рассказать им анекдот. Гайдмана упрашивать долго не пришлось — он знал несметное число анекдотов и очень любил их рассказывать. Но только он начал, как сразу же раздалось:

— Знаем! Знаем!

Игорь попробовал рассказать другой анекдот, третий — реакция та же: дети говорили, что знают анекдот, и в нескольких словах завершали его. Не помогли ни Петька с Василием Ивановичем, ни грузины с евреями, ни даже мужья, уехавшие в командировку.

— Давайте лучше мы вам расскажем, — не выдержав, предложил кто-то из семиклассников...

Вскоре не спала уже всё палата. Прокопьев и Гайдман сидели на кроватях, куда их любезно и без применения приёмов борьбы, усадили дети, и слушали рассказы мальчишек.

Неожиданно Игорь вспомнил, что уже давно хотел попросить детей спеть песню «Сарай» — самую популярную, если верить Соловьёву, песню ЛДМШ. Дети очень обрадовались, узнав, что гости ни разу не слышали этой знаменитой песни, и им сейчас предстоит процесс приобщения к искусству новых людей. Перекрикивая друг друга, они запели:

Сарай, ты мой сарай,

Сарай, не покрытый соломой.

Куплю себе соломы,

Покрою свой сарай.

Затем, прокричав хором: «Припев!», продолжили:

Сарай, ты мой сарай,

Сарай, не покрытый соломой.

Куплю себе соломы,

Покрою свой сарай.

Потом, вновь хором объявив: «Куплет», спели снова то же самое. Так продолжалось довольно долго — в песне «Сарай» было семь куплетов, после каждого из которых неизбежно следовал припев. Пели дети вдохновенно, с таким чувством, так жизнерадостно, что гости просто диву давались.

— Ну как? — закончив пение, спросили они гостей.

— Зашибись! — ответил Игорь.

— М-м-м..., — подтвердил Пётр.

Неожиданно в палату вошёл директор ЛДМШ — тот самый мужчина, которого гости, встретив в первый день, приняли за сторожа.

— Был отбой, — сказал он и так недвусмысленно помахал рукой, что Прокопьеву с Гайдманом ничего не оставалось, как быстренько удалиться, сделав вид, что их тут и не было.

Лёнька — так непременно называли своего директора не только преподаватели ЛДМШ, но, кажется, и ученики, пробыл в палате ещё минут пять, установил там гробовую тишину, вышел и направился к другому корпусу. Это очень удивило Прокопьева. Он думал, что директор обязательно поговорит с гостями и выразит им своё недовольство по поводу ночного вторжения в палату семиклассников. Но всё обошлось. Это, как ни странно, не только обрадовало Петра, но и отчасти огорчило его. «Какой милый директор», — всё же подумал Прокопьев.

Игорь и Пётр, выпровоженные Лёнькой из палаты, подошли к теннисному столу, за которым сидел Володя, и в тусклом свете, даваемым единственной не выключенной на веранде лампой, что-то писал в общей тетради. Подойдя ближе, друзья заметили, что перед Соловьёвым на столе лежали ещё штук пять тетрадей. Заметив Прокопьева с Гайдманом, Володя поспешно закрыл тетрадь и, повернувшись к Петру, спросил:

— Не спите?

— Не спим, — ответил Прокопьев. — А ты что делаешь? Отчёт для Лёньки пишешь?

— В общем-то, можно сказать и так, — Соловьёв несколько смутился.

— Ну, ладно. Пиши, — сказал Прокопьев. — Пойдём, Игорь.

— Погоди, — ответил Гайдман, и, взяв одну из лежавших на теннисном столе тетрадок, со свойственной ему бесцеремонностью открыл её и начал читать.

На первой странице красной пастой большими буквами старательно было выведено:« Васильева Таня. Отряд« Квантор"". Перевернув страницу, Игорь прочёл:

№ 1. Фамилия, имя, отчество?
№ 2. Адрес?
№ 3. День рождения?

Там были ещё с десяток вопросов.

— Ага, — удовлетворённо сказал Игорь. — Пожелания пишешь!

— Ну, это..., — Соловьёв смешно замахал руками и улыбнулся. — Ну, давай её сюда. — Он взял, вернее, вырвал тетрадь из рук Игоря и положил её на стол.

Дверь палаты семиклассников открылась и оттуда высунулась голова невероятно толстого мальчика. Голова огляделась по сторонам, заметила на веранде Соловьёва с гостями и, видимо, не найдя в этом ничего опасного, вытянула за собой тело, на котором присутствовали одни лишь синие трусы. Это был командир отряда «Факториал» Игорь Ромашенко. В руке он держал тюбик зубной пасты «Поморин», наполовину уже пустой. Мальчик подошёл к Соловьёву, шлёпая по полу босыми ногами, и спросил у несколько обалдевшего преподавателя:

— Владимир Николаевич, как вы думаете: мазать лучше «Поморином» или «Лесной»?

— Я думаю, что тебя зря не выгнали после первой недели, — спокойно и в то же время с возмущением сказал Володя.

— Всё равно уже не выгонят. Последняя ночь! — Ромашенко почесал библейское место и внимательно посмотрел по сторонам.

— Ну и что? — возразил Соловьёв. — Можно сделать так, что выгонят, — проникновенным голосом сказал он своему ученику.

— Как это? — У Ромашенко рот открылся от удивления.

— Очень просто, — Володя повертел пальцами обеих рук. — Тогда, Игорь, уже был издан приказ о твоём отчислении. Он просто не был подписан. Это можно сделать в любой момент... И получится, что ты был отчислен ещё двадцать восьмого числа.

— Но я ведь жил здесь! — искренне удивился мальчишка, в силу своего юного возраста, видимо, ещё не знакомый со зверем по имени бюрократия.

— Гы, — отозвался Соловьёв. — А это не имеет значения. На приказе будет стоять двадцать восьмое число, а ты потом доказывай, что жил здесь всё это время...

— И буду доказывать, — с героическим видом заявил Ромашенко.

— Ну, доказывай, — благодушно разрешил Володя и вновь занялся пожеланиями.

Он уже с полчаса мучался, не в состоянии придумать, какое же пожелание написать девочке, чья тетрадь лежала перед ним открытой как раз тогда, когда к столу подошёл этот нахал Гайдман. Сначала конфету захотел, теперь нос в тетрадку сунул, — в общем, нахал этот Гайдман.

— Пётр Степанович, ты не знаешь, что обычно желают девочкам четырнадцати лет? — спросил Володя.

— Знаю, — уверенно ответил Пётр. — Встретить хорошего парня, счастливой любви и...

— И чего ещё? — Соловьёв заинтересованно смотрел на Прокопьева.

— ...и много детей, — менее уверенно завершил начатое предложение Пётр.

— Ну, уж... детей, — фыркнул Володя. — Это не сейчас... Мне что, так и писать? Да, Петя?

— Пиши, — с прежней уверенностью посоветовал тот.

— Писать? Ужас-то какой..., — тихо пробормотал Соловьёв. — Нет, это как-то не очень удобно. А ты, — обратился он к Гайдману, — знаешь, что написать? Что бы ты, Игорь, написал девочке из седьмого класса?

— На фиг придумывать, — возмущённо сказал практичный Гайдман. — Посмотри, что другие пишут. — Он протянул руку к тетрадкам, но Соловьёв быстренько отодвинул их от Гайдмана.

— Нет, это не хорошо. Пожелания — это же большая тайна! — голосом проповедника изрёк он.

— Какая чушь! — фыркнул Игорь. — Пожелания пишутся лишь для того, чтобы их показывать другим. — Вот смотри...

Игорь всё же сумел дотянуться до ближней тетрадки и, прежде чем Володя успел что-то сделать или хотя бы сказать, схватил её и раскрыл. Он увидел, что страничка тетради была свёрнута в виде конвертика, на котором было написано: «Совершенно секретно! Касается только нас двоих! Посторонним е открывать!»

— Глупости, — пробормотал Игорь, развернул конвертик и как-то очень уж быстро прочитал то, что там было написано.

— Что там такое? Покажи сейчас же! — Володя выхватил тетрадь из рук Гайдмана.

Во весь лист большими буквами было написано: «Ведь говорила же, чудило, чтоб не совал сюда ты рыло!» Володя вслух прочёл эти строчки, и лагерь огласился раскатами его смеха.

Что-то вспомнив, нисколько не смутившийся Игорь посоветовал Володе:

— Вот что можешь написать:

Ты хочешь знать, кого люблю я?

Её узнают, кто хотят.

Будь повнимательней, читая,

Я эти буквы ставлю в ряд.

— Это что? Стихотворение? — спросил Соловьёв.

— Ну, да, — несколько удивившись, ответил Гайдман. — Это очень хорошее популярное пожелание. И оно нравится девочкам.

— Правда? Хорошее? — переспросил Володя. — Ну, если ты мне обещаешь, что оно понравится семиклассницам, то я его и напишу.

И Соловьёв стал под диктовку Гайдмана записывать этот стих в тетрадь девочки. Судя по всему, он так и не заметил, что начальные буквы этих четырёх строк складываются в слово «тебя»".

Увлечённые сложным процессом сочинения пожелания, молодые люди не заметили, как Ромашенко исчез в своей палате. Вспомнили они о мальчике лишь тогда, когда он вновь появился на веранде. На этот раз он был уже не один: его сопровождали четверо семиклассников — тоже в одних лишь трусах и с тюбиками зубной пасты. Это уже было явным перебором. Разозлившийся Володя встал и, вплотную подойдя к Ромашенко, сказал:

— Игорь! Сейчас же иди спать!

— Мне не хочется.

— Тогда иди в палату и не выходи оттуда, — тем же грозным голосом изрёк Соловьёв.

— А можно нам сходить намазать преподавателей пастой? — склонив голову набок, спросил Ромашенко.

— Нельзя, конечно! — фыркнул от возмущения Соловьёв.

— А вас можно намазать?

— Меня? — задумчиво переспросил Володя. — Меня тоже нельзя.

Соловьёв, наступая на Ромашенко, стал теснить его в палату.

— Сейчас здесь находятся три начальника, очень больших, — объяснил Владимир Николаевич ученику, продолжая медленно, но упорно наступать на Игоря. — Если они тебя увидят, это может плохо кончиться.

Слова о начальниках возымели действие, и Ромашенко, а за ним и другие мальчишки вернулись в спальню. Порядок был восстановлен, и Володя вновь взялся за свою нелёгкую работу. А Прокопьев с Гайдманом решили заглянуть в палату семиклассников.

— Спите, что ли? — шёпотом спросил Пётр мальчиков.

— Нет, — тоже шёпотом ответила вся спальня.

— Так идите девчонок мазать!

Обрадованные мальчишки повскакивали со своих кроватей.

— А пасту вы согрели? — поинтересовался Гайдман.

— А зачем? — удивились семиклассники.

— Как это зачем? — удивился такой неопытности Гайдман. — Они ведь проснутся, если их холодной пастой мазать.

— Точно! — согласился Ромашенко. — А вы опытный, — восхищённо добавил он.

Вскоре тюбики зубной паты были согреты способом, с которым их познакомил Гайдман, но описывать который в художественных произведениях как-то не принято, и восемь семиклассников тихо выкрались из палаты.

— Владимир Николаевич, можно пойти девчонок помазать? — невинным голосочком спросил Ромашенко у вскочившего с табуретки Соловьева. Не зная, что и отвечать, преподаватель растерянно замер посреди веранды, напоминая жирафа, заблудившегося в джунглях.

— Идите, идите, — шёпотом сказал Прокопьев. — Фитиль вам ничего не сделает, — он подмигнул Володе. А тот лишь фыркнул, но ничего не сказал. Ему ужасно надоело сидеть и придумывать эти дурацкие пожелания.

Мальчики под предводительством Игоря Ромашенко проникли в палату семиклассниц. Некоторое время оттуда не доносилось ни звука. Потом раздался вопль Ромашенко, и он со своей «армией» выскочил на веранду. При этом мальчишки кричали так сильно, словно были жеребцами, которых решили превратить в меринов.

Вслед за мальчиками из палаты семиклассниц выбежали человек десять девочек с подушками в руках. Они были полностью одеты — словно, вообще не ложились спать. Лишь на одной из девочек было какое-то странное одеяние, которое Игорь поначалу принял за ночную рубашку. Но при более детальном рассмотрении выяснилось, что это простыня. Ни Владимир Николаевич, ни двое его гостей нисколько не смутили девочек, и семиклассницы принялись молотить мальчишек подушками. Больше всего попадало Ромашенко — то ли потому, что он был вдвое толще любого другого, то ли по той причине, что рассчитаться с Игорьком было давней мечтой девчонок. И вот долгожданное случилось.

Бой закончился очень неожиданно: на громадных трусах Ромашенко лопнула резинка, и очередной удар подушкой вдоль спины привёл к тому, что трусы Игоря оказались ниже колен. Мальчик сначала завертелся то ли как фигурист, то ли как манекенщица, представляющая новый наряд, а затем с воплями, сверкая белым задом, кинулся в свою палату, безуспешно пытаясь на ходу вернуть трусы на прежнее место. Но одной рукой это было сделать не так-то легко. Вторая же рука Игорька играла роль своеобразного фигового листочка. Девчонки прыснули со смеху и скрылись в своей спальне.

Совсем некстати на веранде появился директор Лёнька.

— Что здесь происходит? — спросил он, обращаясь к Соловьёву.

— Да вот..., бегают..., — смущённо сказал Володя и развёл руками.

Лёнька промолчал и вновь отправился в палату семиклассников, чтобы в очередной раз установить там гробовую тишину.