Когда Крыловой Тане пришло предварительное приглашение в Летнюю математическую школу — синий конверт с солидным обратным адресом: Ленинград, математико-механический факультет Ленинградского государственного университета им.  А. А. Жданова, — она была очень удивлена, так как способной к математике и физике себя никогда не считала. Правда, в этом году она заняла первое место на районной математической олимпиаде, решив четыре задачи из пяти, но свою победу объясняла лишь тем, что в олимпиаде по болезни не участвовал Орловский Вадим, который, по мнению Тани, был очень умным мальчиком. По алгебре и геометрии у неё были, конечно, лишь отличные оценки, но, во-первых, в киришской школе успевать было совсем не трудно, во-вторых, тут проявлялось действие «закона инерции». За последние полгода Таня открыла шесть законов жизни, как она их называла, и «закон инерции» был одним из них.

Суть этого закона заключалась в следующем. Первое. Люди не любят изменений: ни с собой, ни с другими. Точно так же, как изменения климата пагубно сказываются на здоровье человека, так и изменения внутреннего мира приводят к тому, что человек теряет спокойствие, лишается той прочной опоры, на которой он привык находиться. Второе. Если такие нежелательные перемены всё же происходят, люди пытаются не замечать их как можно дольше, не замечать до тех пор, пока не привыкнут к ним, не обретут под ногами новую, не менее прочную опору. И опять всё повторяется с самого начала...

Класса до пятого Таня, действительно, училась с желанием, упорно и, как говорится, с душой. Не выполнить домашнее задание считалось чем-то ужасным, почти преступным. Пай-девочка, которую все учителя ставили в пример другим детям, Таня своим родителям доставляла только радость. Впрочем, сама она, пожалуй, тоже была довольна собой. Когда в школе бывали родительские собрания, она с большим нетерпением ожидала возвращения мамы (папе, обычно, для собраний не хватало времени). А, дождавшись, с удовлетворением выслушивала лестные слова, сказанные о ней школьными учителями — слова, которые мама пересказывала вечно занятому папе.

В конце каждой четверти Таня неизменно получала от родителей какую-нибудь толстую и очень умную книгу, на титульном листе которой размашистым папиным почерком было написано: «Любимой дочери Танечке за отличные успехи в такой-то четверти такого-то года». Непременно стояла дата, а ещё ниже — обязательный лозунг типа «Так держать!» или «Учись — будешь человеком!»

А в седьмом классе что-то сломалось в этом налаженном с годами механизме. Сначала стало просто скучно от однообразных упражнений по русскому языку, которые в несметном количестве приходилось переписывать из учебника в тетрадь, расставляя знаки препинания и вставляя непонятно кем и зачем пропущенные буквы и запятые... Затем стали вызывать тошноту задачки, в которых кто-то кого-то непременно догонял, перегонял, встречался с кем-то, проезжал или проходил мимо, словно делать всем эти пешеходам и пароходам было больше нечего! Первое не сделанное вовремя домашнее задание, первое не написанное в срок сочинение, первая... Нет, двоек не было. Были поставленные в журнал точки, сопровождаемые традиционными присказками: «К завтрашнему дню обязательно сделай».

Таня, конечно, обещала, но делала не к завтрашнему, даже не к послезавтрашнему дню, а только через неделю, когда учителя надоедали ей уже до чёртиков и хотелось побыстрее от них отвязаться. Правда, Крылова вовремя догадалась, чем это может закончиться, и заставила себя стать прежней пай девочкой, — по крайней мере, для окружающих. Хотя уроки она делала уже без желания — лишь потому, что так было надо, учителя, как будто, были довольны Таней, родители — вроде бы, тоже. Сама же она чувствовала, что знания у неё теперь далеко не отличные. Но в классном журнале против её фамилии продолжали появляться только отличные и хорошие оценки — учителя не хотели изменений. А Таня? Видимо, тоже...

Вот потому, как только она вскрыла синий конверт и прочла приглашение, узнав из него, что она — «дорогой друг», которого Оргкомитет ЛМШ–74 приглашает этим летом поехать в Выборг заниматься математикой, она не только удивилась, но и сразу же решила, что в Летнюю школу не поедет. Решение было твёрдым и окончательным, менять его Крылова не собиралась — она считала себя девочкой решительной, волевой и умеющей держать слово.

Однако родители, оба интеллигенты, считали, что такие вопросы столь быстро не решаются. К тому же, как это часто бывает в семьях работников умственного труда, они уже решили за дочь её дальнейшую судьбу, по крайней мере, лет на десять вперёд: окончить школу с золотой медалью, поступить в Горный институт, окончить его, затем — аспирантура.

Поэтому вечером, когда папа вернулся с очередного внеочередного совещания, состоялся разговор в кругу семьи. Папа сел в своё любимое красное кресло и срочно стал делать строгий вид. Мама аккуратно пристроилась на краешке стула. Таня примостилась в углу дивана в привычной для неё позе — поджав ноги и обхватив колени руками. Все молчали, потому что никому не хотелось начинать этот вряд ли приятный разговор.

Наконец, папа, принявший уже вполне строгий вид, кашлянул и встал с кресла, отчего то, словно потревоженный котёнок, жалобно пискнуло, а мама подумала, что пора покупать новую мебель.

— Так вот, — произнёс папа. — Значит, ты ехать не хочешь?

Таня, не отвечая, сосредоточенно теребила какую-то нитку. Казалось, ничего её на свете и не интересует, кроме этой самой нитки.

— Ну, хорошо. В школу, допустим, ты не поедешь. Что же ты будешь летом делать?

— Не знаю..., — протянула Таня.

— Послушай меня, Таня. — Папа стал ещё серьёзнее, а его голос стал напоминать голос диктора. — Тебе стоит съездить в эту школу. Хотя бы узнаешь, что это такое. Через недельку мы к тебе приедем. Если уж очень не понравится — заберём. — При этих словах диктор снова превратился в папу. — К тому же математика — очень важный предмет, и будет хорошо, если ты его изучишь лучше.

— Но мне там будет неинтересно, — с обидой в голосе возразила Таня.

— Но это нужно, доченька, — вступила в разговор мама. — Тебе это потом пригодится.

Пригодится... Таня считала, что вряд ли. Сейчас её привлекала литература, особенно — поэзия. Она даже пыталась писать стихи сама. Правда, из всего ею написанного самой Тане нравилось лишь одно стихотворение, которое она сочинила совсем недавно:

Говорила мальчику Наташа:

«Кончилась сегодня дружба наша!

Я давно люблю другого —

Шустрого мальчишку озорного».

И ещё добавила Наташа:

«Приходи. Сегодня свадьба наша».

Захлестнула мальчика обида,

Но сдержался он, не подал вида.

Замолчал, как будто языка не стало.

А Наташа рассмеялась и сказала:

«Глупый! Неужели ты поверил?

Ведь сегодня первое апреля!»

Правда, она никому и никогда не показывала ни это стихотворение, ни какое-либо другое из заветной тетради в синем переплёте с большой красной буквой С на обложке. Лишь однажды, когда она оставила тетрадь на своём письменном столе, мама открыла её и прочла первое стихотворение. Но это не в счёт, тем более что стих тот она написала ещё в первой четверти.

— Таня! Ты слушаешь меня? — Громкий папин голос вывел девочку из задумчивости.

— Да, папа, — ответила она, словно робот. — Я поеду в Летнюю школу. — Таня сказала это неожиданно не только для родителей, но и для самой себя.

И вот под перестук колёс она дремлет на плече у мамы, а электричка стремительно несётся, приближая их к цели путешествия — городу Выборгу, Летней математической школе...

Здание Летней школы очень напоминает Тане родную школу в Киришах. Крылова приближается к входу. У дверей какая-то строгая женщина в чёрном костюме спрашивает Таню, какие у неё оценки по алгебре, геометрии, физике. Почему-то Таня отвечает, что тройки. Женщина весьма удовлетворённо хмыкает, записывает сведения в толстую чёрную тетрадь и отводит Крылову в класс, где за столами сидят уже человек десять школьников. Видно, как они усердно что-то решают. Но по измученным лицам и беспрестанным вздохам понятно, что ничего-то у них не получается.

Строгая женщина даёт Тане листок с задачей. Таня с ужасом видит, что условие задачи длинное-предлинное, к тому же в нём нет ни одного числа (а этого она так не любит!). Вся дрожа, Крылова садится на свободное место рядом с какой-то очень толстой девочкой в очках. Девочка такая толстая, что Тане даже не удаётся уместиться с ней за одним столом. В надежде она оглядывается, пытаясь отыскать другое место, но только сейчас замечает, что все без исключения дети ужасно толстые, а её соседка, пожалуй, наименее толстая из них. Таня вздыхает и, всё время сваливаясь со скамейки, пытается прочитать условие полученной задачи. Читает, но, как это иногда бывает, ничего не может понять.

— Крылова, к доске! — произносит женщина в чёрном костюме. Голос её Тане кажется каким-то зловещим и тоже чёрным.

— Я не успела... — пытается сказать Таня.

— Докажи теорему о почленном сложении и умножении верных числовых неравенств.

Толстый мальчик незаметно передаёт Тане учебник. На какой же странице эта теорема? На какой? Она отчаянно пытается вспомнить и не может. На какой? На какой?

А строгая женщина в чёрном смотрит на Таню внимательно и очень строго. Таня молчит, и вот женщина уже приближается к ней. Всё ближе и ближе... Крылова чувствует, как нос женщины прикасается к Таниной щеке и...

...И Крылова просыпается.

— Вот и хорошо, доченька, что поспала, — ласково говорит мама, гладя её по щеке.

Ещё несколько секунд Тане требуется, чтобы сбросить остатки сна. Проснувшись окончательно, она смотрит в окно — там по-прежнему мелькают сосны и ели. Девочка прислушивается к разговору, доносящемуся сзади.

— Но если я вычту из правильного неравенства 9 > 6 верное неравенство 5 > 1, то получу неверное: 4 > 5.

— Складывать-то неравенства можно, а вычитание — это просто действие, обратное сложению!

Господи Иисуси, подумала Таня и обернулась. Какие-то двое мальчишек класса из седьмого-восьмого, оживлённо разговаривали друг с другом, жестикулируя и не замечая удивлённых взглядов пассажиров. Сумасшедшие, решила Таня и вновь обернулась к окну. Там уже мелькали пригороды Выборга. Спустя минут пять, электричка остановилась, и машинист гнусавым голосом, похожим на голос женщины в чёрном из Таниного сна, объявил:

— Поезд прибыл на конечную станцию Выборг. Просьба не забывать в вагонах свои вещи.

Интересно, подумала Таня, а чужие вещи можно забывать? Ей очень захотелось спросить об этом машиниста, но она вдруг подумала, что он может оказаться таким же строгим, как тётка из её сна, и желание пропало.

А вскоре они с мамой уже стояли перед тремя корпусами выборгского интерната, в котором расположилась ЛМШ-74. Всё это совсем не было похоже на надоевшую киришскую школу. И у входа не было никакой строгой женщины. Зато светило яркое солнышко, весело щебетали птички. Было хорошо.